«Вполне возможно, что в случае изменения внутриполитического расклада те люди, которые сейчас обвиняют друг друга во всех смертных грехах, через некоторое время могут и побрататься», — сказал в интервью IPP Эдуард Полетаев, казахстанский политолог, руководитель ОФ «Мир Евразии».
IPP: Является ли для Кыргызстана актуальным проведение общенационального диалога власти с оппозицией, гражданским сектором по наиболее острым вопросам?
Эдуард Полетаев: Тема национального диалога, как правило, поднимается в условиях кризиса, противостояния, когда появляются политические противники такого масштаба и характера, что государство не может эффективно выполнять свои функции.
К примеру, на Украине сейчас происходит нечто подобное, в меньшей степени это происходит и в Кыргызстане. Об этом говорят и достаточно жесткие заявления президента Атамбаева. Все это свидетельствует о том, что некоторые политические силы в стране применяют такой инструментарий, который не удовлетворяет правящую власть. Соответственно, можно уже говорить о начале кризиса в стране. Но говорить о том, что уже настало время для национального диалога в Кыргызстане в тактическом плане, на мой взгляд, пока еще рано, поскольку речь в большей степени идет о деструктивных действиях некоторых сил. Когда люди используют активную форму протеста для достижения своих целей, то усадить их за Круглый стол достаточно проблематично, потому что там будет больше эмоций, чем рациональных предложений. Но такие попытки предпринимать в определенной степени нужно. Это первый момент.
Второй момент. Потребность в национальном диалоге в новых независимых государствах, каким является и Кыргызстан, в той или иной степени существует на протяжении всех 22 лет независимости. Это было необходимо еще в начале 90-х годов, когда о национальном диалоге, собственно говоря, не все имели достаточно адекватное представление. Но какие-то попытки договориться были, поскольку в некоторых странах правящая элита еще не «забронзовела» сильно и своих политических противников усаживала за стол переговоров, часто даже давала какие-то должности, пытаясь разрешить какие-то сложные проблемы, которые возникали при строительстве молодого государства.
В каких-то странах политическая система сразу выстраивалась под одного лидера, где-то политические противники выталкивались либо при помощи властей, либо самостоятельно в результате не совсем адекватных действий не то чтобы в непубличное поле политики, а, скорее, в то поле, где существует политический маргинализм. Им приходилось применять не очень адекватные меры и делать громкие заявления, чтобы их заметили, не у всех из них был доступ к политическому микрофону, соответственно, такие силы были вынуждены заявлять о себе какими-то очень креативными акциями.
На мой взгляд, мешало состояться подобному диалогу несоответствие политического веса сил, участвующих в процессе, или же недооценка реального политического веса с обеих сторон. Очень часто на примере Кыргызстана можно было заметить, что те политические противники, которые пытались пройти во власть тем или иным способом либо выпросить себе какую-то должность, управленческий или коммерческий ресурс, недооценивались правящими элитами, и их пытались вытолкнуть из легального публичного поля, из легальной системы «кормления». В итоге это приводило к перевороту, и люди, которых недооценивали, оказывались у кормушки.
В этом плане, конечно, я думаю, что власть должна использовать более серьезные инструменты, вроде аналитических выкладок, социологических опросов и так далее, которые бы свидетельствовали о мнимой и о реальной политической силе тех или иных персонажей. Тем более что Кыргызстан, в отличие от других центральноазиатских республик, характеризуется большим количеством легальных политических сил — политических партий, общественных объединений и даже неправительственных организаций. Ваша страна имеет на 100 тысяч населения самый большой процент неправительственных организаций.
В этом плане можно ожидать чего угодно, к примеру, какая-нибудь малоизвестная партия вдруг обретет тот или иной ресурс и может серьезно заявить о себе на политическом поле. Есть самые разные варианты. Например, в Украине наибольшую активность проявляют представители тех политических сил, которые известны внутри страны, но о них практически не знают за ее пределами.
Самое главное, чтобы в стране призыв к национальному диалогу не дошел до какого-то идеологического навязывания, чтобы политика не лишилась самостоятельности. Вопрос еще и в том, от кого идет этот призыв. Если он идет от власти, то, соответственно, политические оппоненты, пытаясь заявить о себе как о независимой, самостоятельной силе, а может быть, как о серьезном, принципиальном оппоненте режима, не садятся за стол переговоров. В лучшем случае те силы, которые вступают в диалог с властью, называются конструктивной оппозицией, и, в принципе, этим силам очень тяжело в случае, если карты лягут по-другому, занять другую позицию. Поэтому здесь сложно прийти к компромиссу.
Если же призыв идет от оппозиции, пусть это будет какой-то оппозиционный курултай или конгресс демократических сил, как это обычно называется на постсоветском пространстве, то, понятное дело, что власть тоже не захочет вступать в диалог, потому что опасается излишней, гиперболизированной критики в свой адрес. Она в лучшем случае пошлет «говорящую голову», которая ни за что не отвечает в процессе принятия управленческих решений.
Отсюда возникает патовая ситуация. В таких случаях, зная ситуацию в Кыргызстане и в некоторых других странах, используется институт так называемых переговорщиков на неформальном уровне. Это так называемые «разводящие» люди с той и другой стороны, которые приходят и договариваются о том, чтобы ситуация не обострялась.
Но усадить все политические силы в Кыргызстане за стол переговоров будет достаточно сложно. Я говорю о том, что политические силы разобщены, и со стороны это очень хорошо просматривается. Поскольку сама система сменилась с президентской на парламентско-президентскую республику, кыргызстанские политические партии имеют гораздо больший доступ к управлению, чем партии в других странах Центральной Азии.
Имеется много политических персонажей, которые очень давно находятся на политической сцене, с кем-то они поругались, потом вновь помирились и так далее. Здесь речь идет не столько об их нежелании садиться за стол переговоров, сколько о каких-то практических соображениях на конкретный день, ситуацию — осеннюю, весеннюю и так далее. Вполне возможно, что в случае изменения внутриполитического расклада те люди, которые сейчас обвиняют друг друга во всех смертных грехах, через некоторое время могут и побрататься.
В стране для стороннего наблюдателя ситуация в какой-то степени непонятная, потому что такая смешанная модель политического устройства непривычна для нашего региона, не все получается, и те конфигурации, которые возможны, не всегда предсказуемы.
Кроме того, если власть демонстрирует частые желания общаться с представителями оппозиции, то это может свидетельствовать о снижении ее легитимности в глазах населения и неудовлетворенности своим статусным положением. Практика показывает, что руководители стран встречаются с лидерами оппозиционных сил. Но обычно это делается не в какой-то помпезной обстановке, без присутствия средств массовой информации, то есть встреча не носит слишком показушный характер, потому что это не всегда выгодно для лидера государства, особенно в условиях Центральной Азии, где лидер доминирует в сети правления, несмотря на то, что конфигурация политических систем немного разная.
Все-таки на постсоветском пространстве сложились разные модели встреч с оппозицией. Например, в Казахстане президент Нурсултан Назарбаев встречался с представителями тех или иных политических партий, но особого шума по этому поводу не было, то есть это воспринималось как рабочий процесс, строительство государства, и, соответственно, руководителю страны было интересно ознакомиться с теми или иными мыслями, которые представляют оппозиционные или необязательно оппозиционные силы.
В Российской Федерации руководители государства более публичны в этом плане, они специально встречаются с представителями тех политических сил, которые представлены в Государственной Думе — Зюганов, Жириновский, Миронов.
Где-то противостояние не приводит к желаемому компромиссу, как в Кыргызстане, или, например, в Молдове. Где-то ситуация вполне возможна для встреч, как, например, в Украине. Применяются самые разные схемы, но радует то, что политики готовы идти на компромисс, на первый план выдвигают не классовые, а общечеловеческие ценности.
Что необходимо для того, чтобы избавиться от межличностных, эмоциональных, идеологических проблем, которые мешают усадить людей за один стол и вместе решать проблемы? Нужна, скажем так, некая доктрина реидеологизации. Что это означает? Проблема в том, что происходит очень крайняя политизация каких-то конкретных локальных действий или инициатив. Сильная политизация мешает. Иногда все-таки нужно ограничивать влияние идеологии на политику, особенно, если несколько идеологий противодействуют друг другу.
Американский социолог Эрвинг Гоффман такое состояние называл «синдромом узилища», то есть люди ощущают себя замученными властью или усталыми от этой власти. Такие люди недоговороспособны, а если они и способны договариваться, то, как правило, это ничего не значащие декларации о намерениях и прочие бумажки, которые не снижают градус социальной напряженности и к деидеологизации не ведут.
Здесь проблема носит в определенной степени нерешаемый характер, но, тем не менее, поскольку возможности коммуникации многолики, то маленький шанс все-таки есть. Тем более, если идея объединения исходит от самого народа, то это уже обобщенное самосознание населения той или иной страны. Очень часто население имеет свое обобщенное самосознание, хотя многие люди из этой массы являются «белыми», «красными», «оранжевыми», какими угодно по своим политическим предпочтениям. Это обобщенное самосознание идентифицирует их с гражданами того или иного государства. Неслучайно в Украине люди выходят на площадь не под флагами политических партий, а используют флаги страны. Не всегда политическая идея и желание прийти к власти соответствуют чаяниям всего населения, даже если часть этого населения поддерживает ту или иную идею, ту или иную партию.
Политическая практика всегда связана с борьбой различных мнений, взглядов, решений, они, конечно, поляризуются с плюсом или минусом. Но самая главная задача — не использовать одну идею в ущерб другой. Я думаю, что в наших постсоветских условиях важна даже больше не идеология, а некая национальная идея. Это более привлекательная категория, чем идеология, ставшая после советских времен выхолощенной, люди устали от излишней идеологии, как показывает развал Советского Союза.
Какая это будет национальная идея? Самая разная, может быть, это будет национальная идея всеобщего примирения, которая работала в Таджикистане после гражданской войны. В принципе, она до сих пор в определенной степени работает. Она оформилась, когда люди ужаснулись тому, к чему приводит политика, идеология, выплеснувшаяся на улицы и заставившая мирных граждан вооружиться автоматами.
Может быть, это будет стремление к лучшей жизни всех кыргызстанцев, может быть, это будет долгосрочная стратегия развития, к примеру, как «Казахстан–2050», которая показывает, в том числе и политическим силам, что государство, действующая власть хочет сделать со страной.
Это мобилизует не только власть, но и политические силы, самих граждан, они хотя бы понимают систему координат, в которой предстоит жить в ближайшее время. А в Кыргызстане, к сожалению, стратегические программы, на мой взгляд, характеризуются краткосрочностью. Правящие силы боятся загадывать дальше того срока, на который их выбрали. Что дальше будет с Кыргызстаном, очень тяжело предсказать.
На мой взгляд, главная задача — сделать так, чтобы в политических объединениях, которых достаточно много по Кыргызстану, было больше государственников. Я не говорю о тех объединениях, которые решают краткосрочные локальные задачи типа освобождения того или иного человека, спрятанного за решетку, выбивания социальных благ путем врывания в здания или перекрытия дорог. Все-таки надо понимать, что это государство, и необходимо смотреть более глобально на то, что происходит.
Должна быть повестка дня, пусть даже она сформирована обобщенно, не всегда есть конкретные цифровые индикаторы, к примеру, к 2020 году сделать среднюю зарплату в Кыргызстане в районе 500 долларов. Не всегда это доступно, учитывая, что есть объективные вещи вроде местных кризисов. Необходимо обрисовать примерную задачу, расписать какие-то шаги навстречу простым людям или сказать о стремлении попасть в какое-то число стран, пусть не очень сильно развитых, но более или менее стремящихся к этому развитию.
Хотя в условиях Кыргызстана эти вещи могут вызвать достаточно серьезный скепсис, особенно сейчас, может быть, даже изначальное противодействие на идеологическом, моральном уровнях, но, тем не менее, это вводить необходимо.
IPP: Есть ли примеры использования каких-то новых технологий для выстраивания коммуникации власти и оппозиции? Какой пример полезен для нас? Может ли серьезный национальный диалог между властью и оппозицией снизить уровень напряженности в стране?
Эдуард Полетаев: Были такие эксперименты и в Казахстане, и в Российской Федерации, и в Украине, но я не буду брать за пример некоторые страны Центральной Азии, потому что здесь изначально не может вестись речь о диалоге.
К примеру, в Туркменистане всего две партии, причем одна появилась там совсем недавно. В Узбекистане многопартийность, но многие политические партии сильно инкорпорированы в управленческую систему и, в принципе, не нуждаются в диалоге, поскольку их цели и задачи принципиально и кардинально не отличаются.
В Казахстане применялся инструмент национального диалога, к примеру, создавались комиссии по демократизации, туда привлекали общественных деятелей, лидеров политических партий, проводились курултаи, которые также формально способствовали диалогу и сближению, но на этих мероприятиях не было принято каких-то принципиальных решений, они были больше демонстрацией добрых политических намерений, на которые казахстанская власть тоже шла осознанно, то есть она понимала, что не нужно обострять ситуацию, нельзя допускать того, чтобы некоторые политические силы начали действовать деструктивно, так как это повредит и имиджу государства, и внутриполитической ситуации.
Необходимо вспомнить, что изменился Конституционный закон «О выборах в РК», согласно ему в парламенте обязательно присутствие, как минимум, двух политических партий. Это привело к тому, что сейчас в парламенте присутствует несколько партий, и часто высказываются идеи, отличные от идеи правящей партии «Нур Отан». То есть система использует в большей степени пряник, чем кнут.
Но сейчас говорить о наличии в Казахстане легальных партий, которые призывают к свержению режима или к смене власти конституционным путем, не приходится. Часть из этих партий в сознании масс была ассоциирована с одним олигархом, который находится за границей. Часть из них предпочла иные формы деятельности, то есть были определенного рода сложности, проблемы в создании и в оппозиционном движении, в работе и развитии. Сейчас это больше превратилось в компанию «одиночек», лиц, которые еще пытаются донести свои идеи, но большей частью они используют различные социальные сети вроде Facebook и так далее. То есть на общую политическую повестку дня они влияют не в столь значительной степени.
Пример Российской Федерации. После Болотной площади, когда москвичи выходили с протестами, упростили регистрацию политических партий. Сейчас достаточно того, чтобы членами партии было 500 человек, для того чтобы ее зарегистрировать. Это привело к тому, что идеологический паноптикум разросся до достаточно серьезного состояния, и каждый нуждающийся в реализации своих идей может зарегистрировать свою партию. Другое дело, что эти партии опять-таки не влияют на повестку дня. Но это тоже в определенной степени способ снижения градуса социальной напряженности. К примеру, мудрые англичане в свое время придумали Гайд-парк, который существует до сих пор, где каждый недовольный может высказать свои мысли с пьедестала, то есть выпустить пар.
Митинговые страсти воспринимаются двояко, с одной стороны, это демонстрация того, что есть политическая жизнь, и если она не выливается в крайние формы в виде погромов и избиений со стороны силовиков или, наоборот, со стороны демонстрантов, захвата власти, то это нормальное явление. Такие явления демонстрируют и Соединенные Штаты, и Европа. Также это один из значимых, видных показателей того, что работает политическая система демократического плана, имеется и сама демократия, и плюрализм мнений.
С другой стороны, необходимо вести речь не столько о низкой политической культуре масс в странах постсоветского пространства, сколько о психологии толпы. Очень часто социальное недовольство в легальных формах вроде митингов или забастовок может привести к деструктивному поведению, и в итоге может разразиться достаточно серьезный политический кризис. Толпу можно спровоцировать на что угодно, и не всегда этому способствуют события политического характера.
На Западе, в Соединенных Штатах есть ряд примеров того, что к тем или иным беспорядкам не всегда приводят именно политические идеи. Это могут быть гуляния после спортивного состязания, когда толпа выходит из-под контроля и начинает устраивать беспорядки. В арабских странах бывали случаи, когда после похорон, на которых собралось много людей, возникают случаи незапланированного, неожиданного социального протеста.
Я думаю, что выражение своих политических чувств все-таки должны носить менее радикальный характер. Иногда некоторые страны проходят это как некоторый этап в жизни. Характерный пример — это Южная Корея, которую в 70-80-е годы сокрушали акты социального протеста, студенты были очень активной силой. В то время военные диктаторы правили Южной Кореей, а на улицах были серьезные беспорядки и погибали люди. Сейчас, несмотря на то, что часть этой политической культуры сохранена, проблемы решаются в другом поле, в поле СМИ, общественных дискуссий, в парламенте и так далее.
Здесь нужно понимать, что политическая элита меняется, и каждые последующие представители политической элиты понимают, что они пришли к власти на определенной волне, и возможно, что их сместят таким же образом.
Самая серьезная и, может быть, концептуальная проблема Кыргызстана в том, что легальные механизмы смены власти есть и работают, но они не столь эффективны в случаях, когда протест толпы выходит за все рамки легальных средств смены власти и это приводит к тому, что, по сути дела, нужно нарушать закон, чтобы восстановить какое-то подобие закона. Это философское противоречие. Все-таки задача нынешнего политического класса, хочет он садиться за стол переговоров или нет, делать так, чтобы люди не выходили на баррикады, не крушили Белый дом в очередной раз только для того, чтобы восстановить, по их мнению, ущербную, нарушенную социальную и политическую справедливость.
Для этого должны быть более простые, спокойные механизмы, которые позволяют более уютно себя чувствовать и жителям Кыргызстана, и всем окружающим его государствам, потому что такие примеры порой негативно отражаются на жителях соседних стран , где большее внимание уделяется каким-то политическим, идеологическим составляющим. На ошибках Кыргызстана учатся очень многие, и поэтому хотелось бы, чтобы Кыргызстан сейчас, поскольку он привлекает особое внимание в силу своей особой политической системы, все-таки продемонстрировал не только легитимность, но и дееспособность, возможность как-то показать то, что все политические идеи направлены в конструктивное русло и способствуют развитию страны, а не расшатыванию ситуации.
На мой взгляд, национальный диалог не должен выстраиваться на улицах, потому что на улице очень много эмоций, которые мешают реально оценить ситуацию, там появляется много иллюзий, даже каких-то утопических моделей. Это не значит, что простой народ надо отстранить от диалога, от принятия решений, усадить за стол переговоров каких-то элитных политиков или представителей тех или иных общественных сил.
Работа должна выстраиваться исходя из политического целеполагания всей страны и работы всех политических сил на какую-то идею. Тем более что сегодня мировосприятие у людей более мобильное, чем раньше. Сейчас достаточно социальных сетей для того, чтобы мобилизовать достаточно большое количество сторонников, если идея актуальна. В свое время мы это увидели на примере арабских стран. В первую очередь, должны доминировать какие-то ценности и установки идентичности, к примеру, «мы – кыргызстанцы».
Отсюда должна начать распространяться практика общенационального согласия, культуры, политической толерантности, и тогда уже будет легче оперировать этим политическим потенциалом, тем более, что у Кыргызстана он есть, поскольку политики достаточно смелые, иногда, конечно, это доходит до анекдотичных ситуаций, чем, кстати, знамениты депутаты ЖК.
Но, тем не менее, главное, что идеями Кыргызстан богат, и это должно привести к выработке здоровых концепций и затем к их реализации.
Вообще, Кыргызстану надо строить экономику, на сегодняшний день это самая важная задача, устраивать будущие взаимоотношения с центрами силы, и экономика здесь играет очень серьезную роль. Если Кыргызстан согласится вступить в Таможенный Союз, то вам необходимо будет очень много сил и средств затратить на переформатирование.
Анна Капушенко
Источник: Институт общественной политики